Неточные совпадения
— Напротив,
тысячи — трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой таки
дорогой так и ступай, все бери, что ни лежит перед тобой! Другой не подымет.
Нет, если б я выдал им за все это время, например,
тысячи полторы на приданое, да на подарки, на коробочки там разные, несессеры, [Несессер — шкатулка со всем необходимым для
дороги.] сердолики, материи и на всю эту дрянь, от Кнопа, [Кноп — владелец галантерейного магазина на Невском проспекте в Петербурге.] да из английского магазина, так было бы дело почище и… покрепче!
Сотни,
тысячи, может быть, существований, направленных на
дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, — и все это на ее деньги.
— Алина будет, вообще — замечательно! Желающие костюмируются, билеты не дешевле пяти рублей, а
дороже — хоть до
тысячи; сколько можешь продать?
— Комическое — тоже имеется; это ведь сочинение длинное, восемьдесят шесть стихов. Без комического у нас нельзя — неправда будет. Я вот похоронил, наверное, не одну
тысячу людей, а ни одних похорон без комического случая — не помню. Вернее будет сказать, что лишь такие и памятны мне. Мы ведь и на самой горькой
дороге о смешное спотыкаемся, такой народ!
Тысячами шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди в
дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
И, прервав ворчливую речь, он заговорил деловито: если земля и дом Варвары заложены за двадцать
тысяч, значит, они стоят, наверное, вдвое
дороже. Это надобно помнить. Цены на землю быстро растут. Он стал развивать какой-то сложный план залога под вторую закладную, но Самгин слушал его невнимательно, думая, как легко и катастрофически обидно разрушились его вчерашние мечты. Может быть, Иван жульничает вместе с этим Семидубовым? Эта догадка не могла утешить, а фамилия покупателя напомнила...
Бальзаминов. Еще украдут, пожалуй. Вот едем мы
дорогой, все нам кланяются. Приезжаем в Эрмитаж, и там все кланяются; я держу себя гордо. (В испуге вскакивает и ходит в волнении.) Вот гадость-то! Ведь деньги-то у меня, пятьдесят-то
тысяч, которые я взял, пропали.
— Они советуют вам ехать туда, — сказал Иван Матвеевич. — Что же-с:
тысячу двести верст не Бог знает что! Через неделю установится
дорога, вот и съездили бы.
Экая скука! да еще предлагает на общий счет проложить
дорогу в большое торговое село, с мостом через речку, просит три
тысячи денег, хочет, чтоб я заложил Обломовку…
— Она красавица, воспитана в самом
дорогом пансионе в Москве. Одних брильянтов
тысяч на восемьдесят… Тебе полезно жениться… Взял бы богатое приданое, зажил бы большим домом, у тебя бы весь город бывал, все бы раболепствовали перед тобой, поддержал бы свой род, связи… И в Петербурге не ударил бы себя в грязь… — мечтала почти про себя бабушка.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом по этой
дороге, а потом до Якутска на колесах, всего
тысячу верст. Всего!
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к северу, и к югу, за
тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж живет в тех местах, например к северу?» — «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим
дорогам верхом, большею частью на одних и тех же лошадях или на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню
тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь
дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает то руку, то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
— «Отчего же так?» — «Потребления больше: до двенадцати
тысяч одного английского войска; хлеб и вино идут отлично; цены славные: все в два с половиной раза делается
дороже».
В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез
тысячи рук, по железным и другим
дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Возвращаясь в город, мы, между деревень, наткнулись на казармы и на плац. Большие желтые здания, в которых поместится до
тысячи человек, шли по обеим сторонам
дороги. Полковник сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Только по итогам сделаешь вывод, что Лондон — первая столица в мире, когда сочтешь, сколько громадных капиталов обращается в день или год, какой страшный совершается прилив и отлив иностранцев в этом океане народонаселения, как здесь сходятся покрывающие всю Англию железные
дороги, как по улицам из конца в конец города снуют десятки
тысяч экипажей.
Партия, с которой шла Маслова, прошла около пяти
тысяч верст. До Перми Маслова шла по железной
дороге и на пароходе с уголовными, и только в этом городе Нехлюдову удалось выхлопотать перемещение ее к политическим, как это советовала ему Богодуховская, шедшая с этой же партией.
Только с двумя привычками Зося была не в силах расстаться: это со своими лошадьми и с
тысячью тех милых, очень
дорогих и совершенно ненужных безделушек, которыми украшены были в ее комнате все столы, этажерки и даже подоконники.
Были выписаны мастера-специалисты из Петербурга и Варшавы; оттуда же партиями получалась
дорогая мебель, обои, драпировки, ковры, бронза, экипажи и
тысячи других предметов, необходимых в обиходе богатого барского дома.
— Воля ваша, — не могу… У меня нет свободных капиталов, а все до последней копейки помещено в предприятиях.
Тысячу раз извините,
дорогой Василий Назарыч, но хоть зарежьте сейчас, — не могу!..
Все, что ты вновь возвестишь, посягнет на свободу веры людей, ибо явится как чудо, а свобода их веры тебе была
дороже всего еще тогда, полторы
тысячи лет назад.
Иль тебе
дороги лишь десятки
тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных?
Зайдет она, бывало, в богатую лавку, садится, тут
дорогой товар лежит, тут и деньги, хозяева никогда ее не остерегаются, знают, что хоть
тысячи выложи при ней денег и забудь, она из них не возьмет ни копейки.
Весной, в распутицу и стужу, он заставил
тысячи работников делать
дорогу; их сгоняли по раскладке из ближних и дальних поселений; открылись болезни, половина рабочих перемерла, но «усердие все превозмогает» —
дорога была сделана.
Кроме того, — железных
дорог тогда еще не было, — по зимам шли обозы с его сухарями, калачами и сайками, на соломе испеченными, даже в Сибирь. Их как-то особым способом, горячими, прямо из печи, замораживали, везли за
тысячу верст, а уже перед самой едой оттаивали — тоже особым способом, в сырых полотенцах, — и ароматные, горячие калачи где-нибудь в Барнауле или Иркутске подавались на стол с пылу, с жару.
Найдены были пачки просроченных векселей и купонов,
дорогие собольи меха, съеденные молью, и рядом — свертки полуимпериалов более чем на 50
тысяч рублей. В другой пачке — на 150
тысяч кредитных билетов и серий, а всего состояния было более 30 миллионов.
Фешенебельный «Славянский базар» с
дорогими номерами, где останавливались петербургские министры, и сибирские золотопромышленники, и степные помещики, владельцы сотен
тысяч десятин земли, и… аферисты, и петербургские шулера, устраивавшие картежные игры в двадцатирублевых номерах.
— На одну восьмую копейки с пуда больше, чем на рынке… Это… это составит за пять
тысяч пудов ровно шесть рублей двадцать пять копеек. Кажется, я выражаюсь ясно? Ведь деньги не валяются на
дороге?
Эти Харитинины десять
тысяч Галактиону были особенно
дороги.
Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная
дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять
тысяч в год дохода.
Пищик. Найдутся. (Смеется.) Не теряю никогда надежды. Вот, думаю, уж все пропало, погиб, ан глядь, — железная
дорога по моей земле прошла, и… мне заплатили. А там, гляди, еще что-нибудь случится не сегодня-завтра… Двести
тысяч выиграет Дашенька… у нее билет есть.
Так, когда вследствие высочайшего манифеста из тюрьмы выпускается на участки сразу около
тысячи новых поселенцев, то процент бессемейных в колонии повышается; когда же, как это случилось вскоре после моего отъезда, сахалинским поселенцам разрешено было работать на Уссурийском участке Сибирской железной
дороги, то процент этот понизился.
И ну-ну-ну, ну-ну-ну: по всем по трем, вплоть до Питера, к Корзинкину прямо на двор. — Добро пожаловать. Куды какой его высокопревосходительство затейник, из-за
тысячи верст шлет за какою дрянью. Только барин доброй. Рад ему служить. Вот устерсы теперь лишь с биржи. Скажи, не меньше ста пятидесяти бочка, уступить нельзя, самим пришли
дороги. Да мы с его милостию сочтемся. — Бочку взвалили в кибитку; поворотя оглобли, курьер уже опять скачет; успел лишь зайти в кабак и выпить два крючка сивухи.
Мне кажется, он, наверно, думал
дорогой: «Еще долго, еще жить три улицы остается; вот эту проеду, потом еще та останется, потом еще та, где булочник направо… еще когда-то доедем до булочника!» Кругом народ, крик, шум, десять
тысяч лиц, десять
тысяч глаз, — все это надо перенести, а главное, мысль: «Вот их десять
тысяч, а их никого не казнят, а меня-то казнят!» Ну, вот это все предварительно.
Ну, разумеется, тут же
дорогой и анекдот к случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности, заподозрили в покраже пятисот
тысяч рублей, но что он на другой же день бросился в пламень горевшего дома и вытащил из огня подозревавшего его графа и Нину Александровну, еще бывшую в девицах.
Вот о чем задумывался он, проводя ночи на Рублихе.
Тысячу раз мысль проходила по одной и той же
дороге, без конца повторяя те же подробности и производя гнетущее настроение. Если бы открыть на Рублихе хорошую жилу, то тогда можно было бы оправдать себя в глазах компании и уйти из дела с честью: это было для него единственным спасением.
Челыш и Беспалый в это время шептались относительно Груздева. Его теперь можно будет взять, потому как и остановился он не у Основы, а в господском доме. Антип обещал подать весточку, по какой
дороге Груздев поедет, а он большие
тысячи везет с собой. Антип-то ловко все разведал у кучера: водку даве вместе пили, — ну, кучер и разболтался, а обережного обещался напоить. Проворный черт, этот Матюшка Гущин, дай бог троим с ним одним управиться.
Мне дано на
дорогу сверх порционов 50 рублей, а остальные, с лишком
тысячу, генерал обещал переслать по почте к иркутскому губернатору [Бантыш-Каменскому].
— Я ехал из своей деревни жениться, — продолжал Калистратов, тщательно вытирая платком браслет. — Вещей со мною было на сто
тысяч. Я сошел
дорогой, а ямщик, ррракалья этакая, хвать по лошадям. Я догнал сзади и за колеса: тпру, и стой.
— Сделайте милость! — воскликнул инженер. — Казна, или кто там другой, очень хорошо знает, что инженеры за какие-нибудь триста рублей жалованья в год служить у него не станут, а сейчас же уйдут на те же иностранные железные
дороги, а потому и дозволяет уж самим нам иметь известные выгоды. Дай мне правительство десять, пятнадцать
тысяч в год жалованья, конечно, я буду лучше постройки производить и лучше и честнее служить.
— Я тебе вот как скажу: будь я теперича при капитале — не глядя бы, семь
тысяч за него дал! Потому что, сейчас бы я первым делом этот самый лес рассертировал. Начать хоть со строевого… видел, какие по
дороге деревья-то стоят… ужастёенные!
— Нет, слушайте… — говорю я. — Представьте, что вы на древнем аэроплане, альтиметр пять
тысяч метров, сломалось крыло, вы турманом вниз, и по
дороге высчитываете: «Завтра — от двенадцати до двух… от двух до шести… в 6 обед…» Ну не смешно ли? А ведь мы сейчас — именно так!
Необозримые леса, по местам истребленные жестокими пожарами и пересекаемые быстрыми и многоводными лесными речками, тянутся по обеим сторонам
дороги, скрывая в своих неприступных недрах
тысячи зверей и птиц, оглашающих воздух самыми разнообразными голосами;
дорога, бегущая узеньким и прихотливым извивом среди обгорелых пней и старых деревьев, наклоняющих свои косматые ветви так низко, что они беспрестанно цепляются за экипаж, напоминает те старинные просеки, которые устроены как бы исключительно для насущных нужд лесников, а не для езды; пар, встающий от тучной, нетронутой земли, сообщает мягкую, нежную влажность воздуху, насыщенному смолистым запахом сосен и елей и милыми, свежими благоуханиями многоразличных лесных злаков…
Выложил он мне тут же
тысячу серебряных рублей, однако и те частный взял:"Ты, говорит, пожалуй, с деньгами-то здесь останешься, да опять смуту заводить станешь, а вот, говорит, тебе на
дорогу двадцать целковеньких, ступай восвояси".
Не говоря уже там об оброках, пять крупчаток-мельниц, и если теперь положить minimum дохода по три
тысячи серебром с каждой, значит: одна эта статья — пятнадцать
тысяч серебром годового дохода; да подмосковная еще есть… ну, и прежде вздором, пустяками считалась, а тут вдруг — богатым людям везде, видно, счастье, — вдруг прорезывается линия железной
дороги: какой-то господин выдумывает разбить тут огородные плантации и теперь за одну землю платит — это черт знает что такое! — десять
тысяч чистоганом каждогодно.
Смотришь, и доложат: служу-де я честно… в столицах жизнь
дорога… нуждаюсь… ну, значит, экономические суммы, благо их много, и за бока…
тысяч пять на серебро и отсчитают заимообразно, да!
Впереди были две
дороги: на одной невеста с
тысячью душами… однако, ведь с
тысячью! — повторял Калинович, как бы стараясь внушить самому себе могущественное значение этой цифры, но тут же, как бы наступив на какое-нибудь гадкое насекомое, делал гримасу.
Александров остановил извозчика у Красных казарм, напротив здания четвертого кадетского корпуса. Какой-то тайный инстинкт велел ему идти в свой второй корпус не прямой
дорогой, а кружным путем, по тем прежним
дорогам, вдоль тех прежних мест, которые исхожены и избеганы много
тысяч раз, которые останутся запечатленными в памяти на много десятков лет, вплоть до самой смерти, и которые теперь веяли на него неописуемой сладкой, горьковатой и нежной грустью.